Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Да-а, сюда бы Аполлона, — подумал Врангель, понимая, что:

— Так можно и не справиться с восставшей Троей. — Ибо мало ли что мы За, а за кого боги? — вот в чем вопрос. И сей Одиссей прицелился в попугая на плече Троцкого, но пробил ему только крыло, из-за чего рассерженный Эсти рявкнул, указывая уцелевшим перстом на Врангеля:

— Его надо кончать, и немедленно. Сквозь ряды сломанных столов и стульев, продираясь через дерущиеся парочки, они двигались, как бронепоезд к Врангелю, прижатому к входу в кухню — или в банкетный зал: на выбор.

— Беги! — крикнула ему Камергерша, наконец узнавшая его, — я тебя прикрою, — и пошла прямо на этого двойного человека-монстра Эспи и Тро вместе взятых. Но ее опередила Сонька:

— Мне смешно, ребята, что вы не можете справиться с одноногим бандитом, — и провела Амеру Левый Боковой, думала он зацепится опорной ногой за стоящий рядом четырехместный стол, и грохнется, как одна немка с высокого дерева после категорического отказа на простую просьбу:

— Слезай, я тебе говорю, — прямо в море. Хотя какое море, даже Волга и та была отсюда очень далеко. Попугай после Сонькиного удара перелетел на другое плечо, и Амер, несмотря на перевес именно на этом плече — не упал, а наоборот:

— Даже стал выше ростом, и как будто съездил, наконец, в Израиль, где делают, говорят, почти настоящие ноги, а не только зубы. Они вдвоем схватили Соньку — один за горло, другой за талию, да так, что затрещали кости, и через несколько минут отбросили, как сломанную тряпичную куклу Принцессы Елены. Но не Сонька была мамой Елены, дочери Батьки Махно, а Аги. Сонька Золотая Ручка была первой — почти — женой Махно, и после прихода Аги, попросила оставить ее:

— Хотя бы куклой при маленькой девочке Елене, которую считала своей дочерью. — Вот такая запутанная история. Не буду же я на каждом шагу говорить, что:

— Знаю всё. — Логично. Тем не менее, на защиту Врангеля-Одиссея пошел Дроздовский, и на этот раз опередив Камергершу. Он ударил по второй ноге Тро, а потом рассек его сверху на две симметричные половинки — но уже обе безногие. Попугай успел взлететь на высокую люстру, почти под потолком. Но и здесь Дрозд отличился, он бросил свой меч — которым, правда, здесь неизвестно что делали — может просто полы скоблили на кухне или в мясном складе — от попугая полетели пух и перья, но он смог взлететь еще выше, но потом все-таки сорвался, полетел вниз, кувыркаясь:

— Голова — ноги, ноги — голова, и опять наоборот, так, что даже Дроздовский промахнулся, сверкнул косарем на уровне своих глаз.

— Где эта падла? — спросил он, оглядываясь по сторонам. Но попугай, как сквозь землю провалился.

Далее Эспи убивает Фрая.

Дроздовский подошел сзади к Распутину, сидевшему как раз за соседним столом, и уже не так интенсивно ел и пил, и — значит очевидно:

— Искал телку, которая бы сама набросилась на него, — и закрыл ему глаза.

— Ну, чаво, чаво, здесь хошь, или пойдем в банкетный зал? А уж захочется как некоторым:

— Погорячей, — пройдем… — он не договорил, так как Дроздовкий сам за него закончил хриплым голосом Камергерши:

— В номера.

— Нет, — ответил Распутин, — на кухонную плиту, если еще не остыла после беспрерывной почти жарки флорентийский стейков. Дроздовский ударил Распи ребром ладони по шее — сбоку так это:

— Мгновенно, — и взвалил на плечо.

— Куда? — с интересом спросил Василий Иванович, и сам же ответил:

— Жарить заместо флорентийского стейка?

— Нет, — ответил Дрозовский.

— А куда? — спросил Василий.

— Туда, знаешь, я не то, что не люблю, как все, флорентийский стейк, но именно сейчас меня больше интересуют Цыплята Табака, не то, чтобы катехгорически, но как-то немного больше именно сейчас. Проходя через довольно большой проем на кухню, Дрозд задел ногой развалившегося на его плечах Распи ручку двери. Дверь приоткрылась, и он увидел спящую на стульях красавицу. Так бывает? Это был Банкетный Зал, и одна из десантниц Троянского Коня зашла сюда сразу после прибытия, и. И заснула на стульях. Не дали выспаться в Коне, наверное, решил Дроздовский. Он вошел и положил Распутина на стол, как в примерочной. Прошу прощенья. В какой еще Примерочной — если только перед отправкой в путь через Стикс, как говорится:

— Эй! Харон, гони к берегу. Скорее всего, это было больше похоже на картину:

— Морг — Перед Вскрытием.

Дроздовский склонился на спящей принцессой, и подумал:

— Только бы не вечным сном! — и уже расстегнул верхнюю пуговицу толстого, кожаного, как у Ахиллеса жилета — в мыслях за несколько секунд пронеслись сотни сюжетов из Лолиты Владимира Набокова и Приличных маленьких романов Оноре де Бальзака. А также Просто Картины великих мастеров, как-то:

— Пабло Пикассо и Караваджо.

— Афродита, — только и успел сказать он члено, так сказать, раздельно, как понял, что как Владимир Высоцкий:

— Пулевое ранение я-я-а пол-учил.

— Что, больно? — леди положила на подоконник тяжелый дымящийся Кольт Сорок Пятого Калибра.

— А я учил, между прочим, — смог еще сказать Дроздовский.

— Что?

— Пароль.

— Ты знаешь, какой на самом деле пароль?

— Пароль не поможет, — промолвил комдив.

— Вер-на-а. Как верно и то, что ты улетишь на Альфу раньше меня.

— Дура, я хотел взять тебя с собой.

— Я, как в песне: остаюсь здесь, но не с тобой, может быть, к сожалению. А впрочем:

— Раньше надо было думать!

— Когда?

— Когда ко мне не только очереди стояли, и вообще люди шли под запись химическим карандашом на ладони.

— Как на Польский или Немецкий гарнитур?

— Ладно, последнее желание, — она приставила кинжал, но не как Брисильда его острое, как клинок Хаттори Ханзо лезвие, а острие к сердцу Ахиллеса.

— Вот только не надо меня искушать, а впрочем, ладно:

— Мне бы взять с собой в дальний путь до Альфы Центавра образ той Машки, которая спутала меня с Федькой, Федором Ивановичем, когда я зашел в ванную комнату в поисках Агента Национальной Безопасности в романе Михаила Булгакова:

— Мастер и Маргарита.

— Его звали не Федька, и тем более не Федор Иванович, — сказала Кали. Это была она, принцесса Коллонтай, заснувшая в банкетном зале, а может быть даже:

— По плану, — стояла на запасном пути, чтобы спасти от окончательной смерти Троянского Коня Распи.

— У меня голова не намылена — я все вижу, — сказала Коллонтай, комендант и принцесса Царицына, и предотвратила попытку Дроздовского поднять руку, чтобы перехватить ее кинжал, нажав на него второй рукой, которая и довела его острие до самого сердца, и даже намного дальше, хотя с Той Стороны, он так и не вылез, несмотря на попытки Кали:

— Бронь за спиной была толще. — Как и у Ахиллеса. Только там была не бронь — как и здесь, скорее всего, — а мать Ахиллеса, бессмертная водная нимфа Фетида всегда держала там щит. И, как говорится:

— Более того. — Потому что Кали так и не смогла подняться с банкетных стульев, несмотря на то, что бездыханный, а точнее, окумаренный перст Распутина показывал на пятку Дрозда. Она не обратила внимания. Но все же сказала, когда Дроздовский, быстро отошедший от полученных, но не смертельных для него ранений, сомкнул железные пальцы на ее шее:

— А ведь я знала, что покойники иногда говорят правду, — имея в виду указующий палец проповедника Киннера Распи.

— Хорошо, мы можем начать всё сначала, — сказал Дро. Он встал, поднял длинными руками всё еще недвижное тело Распутина на свои могучие плечи, вышел из банкетного зала, и продолжил путь к огню. Но дверь на кухню оказалась закрытой, и Дро положил Распутина на стойку раздачи, как подарок благодарной свадьбы отличным поварам.

Однако Распи подарком не был, он очнулся чуть-чуть, как будто съел отравленный цианистым калием марципан, но, как говорится:

— Для него этого оказалось мало. — И упал вниз, уже на кухню, но невооруженным взглядом увидеть Распи было нельзя. Поэтому когда Дрозд вернулся, ибо передумал, и не стал заходить в банкетный зал, чтобы отобрать у Кали кинжал, который забыл взять сразу, и которым намеревался открыть запор на кухонной двери, или вообще просто:

— Оставить себе, как трофей.

— Убежал, — сказал Ахилл, и не вооружил свой взгляд, а если следовать классическому искусству:

— Глаз, — перегибом На Ту Сторону, где почивал:

— Их бин Распутин.

Он вернулся назад, рассмотрел, как с птичьего полета танцующий в последней смертельной схватке зал, и понял, что:

— Видит, как Коллонтай вонзила второй кинжал, в печень Василия, и протолкнула его дальше со словами:

— Прости, на шлагбауме Кремля в каракулевой шапке ты выглядел лучше.

— Врешь — не возьмешь! — неспешно рявкнул Василий Иванович, и потащил кинжал назад, Кали попыталась помешать ему, но получила удар тыльной стороной ладони в подбородок, упала и откатилась к эстраде. Но Василий не смог вытащить этот пенальти, ибо это был не простой острый клинок, а заостренная ножка от стула, а такие не только не берутся, но и: